Основной философский каркас
Классическая философская отправная точка
Эдвард Мунк — «Больная девочка» (1886)
Искреннее изображение болезни и поддержки. Картина заставляет зрителя почувствовать детскую слабость и материнскую заботу.
В основании проекта лежит не современная психология эмпатии, а более раннее и более фундаментальное понимание сопереживания, предложенное еще Дэвидом Юмом. Его концепт sympathy — это один из первых в европейской мысли опытов осмысления того, как чувство другого может становиться частью нашего собственного аффективного поля. Юм использовал это слово не в бытовом смысле жалости или сострадания, а в понимании структуры восприятия и механизма, благодаря которому человек способен переживать состояние другого через работу воображения. В «Трактате о человеческой природе» Юм описывает ситуацию, в которой чувства передаются от человека к человеку как бы «естественным путём», минуя рациональную обработку или сознательное усилие. Мы наблюдаем чужую грусть, представляем, что произошло бы с нами в подобной ситуации, а собственная грусть как отклик возникает ещё до того, как мы успеваем сформулировать её словами. В этой схеме не существует чистой границы между «моим» и «чужим», так как чувство движется и циркулирует, создавая общее пространство аффекта.
Юм интересуется самим процессом перехода и мгновенностью, с которой состояние субъекта перенимается объектом и становится личным.
Этот механизм важен для проекта, потому что он позволяет воспринимать эмпатию как изначальную способность восприятия чужой эмоции человеком. Эмпатия у Юма ближе к реакции тела, чем к акту сознания: у него она запускается на уровне мимики, жестов, интонаций и других подобных едва заметных проявлений, которые предшествуют рациональному пониманию. Это является формой сопричастности, отличной от метода анализа, которая возникает до интерпретации и вне неё. Именно поэтому в проекте взаимодействие пользователя с цифровым существом строится на тех аффективных сигналах, которые, по мысли Юма, и являются основой сопереживания.
Пабло Пикассо — «Старый гитарист» (1903)
Голубой период Пикассо. Глубокая печаль, одиночество, сострадание к бедности и человеческой хрупкости.
Эмпатия в моем исследовании предстает не как очередная психологическая техника, способная выработать сочувствие путём КПТ, а как глубинная структура восприятия, которая встроена в ткань чувств и ощущений. Юмовская «sympathy» позволяет увидеть, что способность «быть затронутым» чужим состоянием — это часть человеческой природы, которая начинает выходить за пределы человеческого в цифровую эпоху, так как чувства «испытывают» и образы, и алгоритмы, и гибридные тела.
В этом утверждении классическая формула Юма начинает переходить к постгуманистическому горизонту, в котором эмпатия становится межвидовой, распределённой и нечеловеческой практикой, тем самым открывая путь к следующей части философского каркаса.
Постгуманистическое расширение
Если у Юма sympathy ещё остаётся строго межчеловеческим механизмом, то постгуманистическая оптика расширяет этот механизм на нечеловеческие агенты, что и становится основой проектирования цифрового существа. Подходы Рози Брайдотти и Донны Харауэй позволяют заново определить поле эмпатического опыта, расширив его до тех форм жизни (и нелайф), которые традиционная гуманитарная мысль предпочитала не замечать или рассматривать как вторичные.
Фрида Кало — «Сломанная колонна» (1944)
Так, например, Брайдотти, говоря о постчеловеке как о «сборке», подчеркивает нераздельность органического, технологического и воображаемого. Человеческое тело отныне не мыслится как автономный центр опыта: теперь оно оказывается частью сети, в которой гибридность является не исключением, а нормой. Эмпатия в этой перспективе перестает быть способностью «человека к человеку», она становится циркуляцией аффектов между разнородными формами существования, своего рода этической технологией, распределенной между организмами, интерфейсами, алгоритмами. Именно эта логика позволяет рассматривать цифровое существо проекта как полноправного участника эмпатического обмена.
Харауэй, в свою очередь, предлагает воспринимать межвидовые отношения как пространство совместного становления, где от человека требуется отказаться от позиции наблюдателя и вступить в связь с тем, что является одновременно знакомым и радикально иным. Она пишет о киборге не как о метафоре технооптимизма, но как о модели отношения, в котором границы между человеком, животным и машиной теряют нормативную жесткость. Эмпатия, в таком ключе, — это скорее способность удерживать контакт с тем, что не укладывается в привычные таксономии, не говорит на человеческом языке и не обладает человеческой формой, нежели чем способ «понять другого по аналогии с собой».
Empathy — Nikola Gulev (2024)
Тем самым возникает важный тезис: эмпатия возможна по отношению к не-человеку, не-организму, не-понятному. Более того, именно такая эмпатия становится вызовом, испытанием и новым горизонтом этики. В контексте проекта цифровое существо (постоянно изменяющееся, гибридное, отталкивающее, а иногда и пугающее) обретает статус эмпатического партнера не вопреки своей нечеловечности, а благодаря ей. Это существо не представляет собой персонажа с фиксированной идентичностью, оно является процессом и даже телесной динамикой, в которой органическое и технологическое переплетены в едином жесте становления.
Постгуманистическая рамка позволяет увидеть, что эмпатия здесь направлена не на «другого, похожего на меня», а на радикально отличное, на такую инаковость, которая не может быть сведена к человеку.
В этом смысле проект выходит за границы классического гуманистического понимания этики и переносит её в пространство, где цифровые тела, алгоритмы и аффективные сигналы могут становиться не просто объектами наблюдения, но активными носителями смыслов и партнёрами в переживании. Так формируется концептуальное обоснование самого существования цифрового существа в проекте: оно не служит иллюстрацией идеи и не изображает «другого», потому что оно и есть другой, в той мере, в какой постгуманистическая этика допускает и даже требует появления нечеловеческих участников эмпатического опыта.
Кацусика Хокусай — «Прощание супругов» (из серии «100 поэм»)
