

в чувашском языке означает «мамина мама» или «бабушка со стороны матери. Презентация бренда-переосмысления о детстве, национальной идентичности, поиск „творца“ через ностальгию об ушедшем.

что мы знаем о чувашском орнаменте?
в большинстве своем ничего, но это интересный и простой графический язык для передачи сакрального значения потомкам. Любопытно рассказать и свою историю

давайте ощущать культуру предков, историю семьи, национальную идентичность вместе.
ощущать уверенность в силах, знать прошлое и предвосхитить будущее
«Разговор» Калаҫу
На первом фото — бабушка.
Сидит в доме, на деревянной лавке, в платке цвета свёклы и цветов. Говорит. Что-то рассказывает твоей маме — на чувашском, конечно. Голос тихий, но глубокий, как родник под землёй. В этом кадре — не просто момент, в нём течёт жизнь, медленная и настоящая.
«Сон» Тӗлӗк
Всё начинается с металла.
Не просто с железа, а с оберега — с завитка, вырезанного вручную, когда форма ещё знала свой смысл. Это — фрагмент наличника, тот самый, что смотрит на улицу не глазами, а узором. Он дышит патиной, а его отверстия будто набраны швейной машинкой — «вспомни, вспомни, вспомни».
На первом снимке — брат моего деда.
Начало шестидесятых. Время, когда люди ещё носили форму как часть судьбы, а не как униформу. Его взгляд — прямой, без лишней игры. На лице — печать короткого прожитого, но ещё больше — готовности жить дальше. Это портрет не для альбома, а для внутренней памяти семьи.
«Утренний туман» Ирхи тӗтре
Следы резца, которые слышны тканью
На первом изображении — газета.
Жёлтая, с заломами, пахнет архивом и временем.
На ней — человек, имя которого уже почти растворилось. Не герой книг, не политик, не икона. Просто мастер своего дела. Столяр, художник по дереву. Его узоры были повсюду — на ставнях, на карнизах, на наличниках, которые мы теперь ищем глазами в деревнях, будто следы какого-то исчезнувшего письма.
Любовь облагораживает человека Юрату ҫынна ырӑлатат
Танец, который не забывается.
На старой фотографии — свадебное гулянье моей тети Риммы, 1978 год. Деревянный двор моей Кугам.
Чувашская деревня, щемящее тепло деревянных домов, лица, ещё не знающие равнодушия. Они водят хоровод — круг без начала и конца. Их жесты, их смех, их взгляды сплетаются в узор, который тогда был просто жизнью, а сегодня — почти заклинанием против забвения.