ДОМ, ОБРАЗОВАНИЕ И ИСКУССТВО
Я родилась в Москве 17 января 1967 года. На самом деле, я почти родилась в Африке, где работали мои родители, но они испугались там меня рожать и в крещенские морозы вернулись из Африки в Москву. Мои родители оба ученые-физики — это был университетский брак. Среди моих предков и родственников, все или ученые, или художники, например, один из известных книжников Владимир Перцев, а также Илларион Голицын известный график, живописец, замечательный художник, и его отец — Владимир Голицын, художник, книжный график. Всех их объединяет то, что это все вокруг школы Фаворского, Полиграфического института. Это была такая всегда самая левая, свободная территория, связанная с книгами. Как и все художники того поколения, все работали с книгой. Я тоже закончила Полиграфический институт; из старшего поколения у меня преподавал Май Митурич-Хлебников, сын Петра Митурича. Из семьи со мной возился разве что дядька Перцев, который занимался детской книгой, и компания его друзей, Чижиков, Монин, Лосев и др., все вокруг Детгиза, старшие друзья и коллеги Булатова, Кабакова. Всегда в семье был кто-то художник, вокруг рисование, на стенах всегда что-то висит. Дом, где вообще нет искусства на стенах, я не могу представить.
Аннушка Броше | из серии «Верить в красоту» | 2001-2003
Я училась в художественной школе № 1 на Пречистенке (сейчас она имени В. А. Серова), здание бывшей Поливановской гимназии, где учились мои деды и многие из моей родни. Кстати, худ. школе досталась библиотека гимназии, где я проводила много времени, окнами в знаменитый круглый конюшенный двор. Я даже унесла оттуда костюм бумажной куколки, забытой в старой книге. Думаю, худ. школа на меня сильно повлияла, атмосфера, педагоги, не такие «советские» как в университетах тогда, общий настрой, как московский импрессионизм, сезаннизм. По-моему, начиная с двенадцати лет, я все время рисую, рисую, рисую. Хотя в общеобразовательной школе, я тоже всегда отвечала за рисование от стенгазет до подружкам на промокашках и в тетрадях. Художественная школа — это три раза в неделю, и там допоздна, плюс задания. Еще я закончила художественно-промышленное училище, но это мне просто в школе надоело учиться — очень тяжело давались советские сочинения. Школа была с физмат-уклоном: математика мне всегда нравилась и нравится до сих пор. В училище, — это четыре-пять пар, из них большая часть — спецы, субботы рабочие, задания на воскресенье.
Аннушка Броше | из серии «Верить в красоту» | 2001-2003
Художественно-промышленное училище имени Калинина (сейчас это колледж при Строгановке), мне показалось такой свободной территорией, менее политизированной чем школа. Там была интересная тема, это народно-художественные промыслы — НХП, с тех пор очень люблю этнографию, народное искусство. История искусства и НХП — предметы, которые мне очень нравились, у меня были пятерки, хотя люди вылетали за НХП только так. Но на конструктивный рисунок как в Строгановке нас натаскали, и я довольно быстро поняла, что это очень ограниченное: ты можешь тренироваться, выучить какую-то структуру, но дальше тебе особенно это ничего не дает. Дальше в Строгановку я не захотела идти. В Полиграфическом, конечно, больше было всего связанного с тем, что такое творчество, что такое искусство, ради чего всё делается.
Аннушка Броше | из серии «Подпоясанные» | 2021
Можно считать, что в Полиграфическом институте я начала заниматься современным искусством, появились сквоты мастерские, друзья художники. В Полиграфе преподавал Юрий Бурджелян, особенный живописец, теоретик света и цвета, и концептуалист одновременно, я была одна из его любимых учениц. Мудрейший педагог, тонкий художник, он повлиял на меня, не переделывая под себя. Были 90-е годы…. если не конец 80-х годов, Юра сказал: приноси работы на выставку. А это были первые молодежные, знаменитые, революционные выставки молодежного отделения МСХ, сначала на Кузнецком мосту в залах МСХ, потом во Дворце Молодежи. У меня была довольно неочевидная живопись, на куске какой-то деревянной мебели, как складень в петлями, фактически я там использовала дверцы. Там были такие условные персонажи типа моих родителей, наш дачный вид или двор, на Большой Дорогомиловской, где бабушка по папе жила и где папа вырос.
Аннушка Броше | из серии «Подпоясанные» | 2021
Это была большая выставка во Дворце Молодежи, «Лабиринт» или «Вне жанра», не помню которая из них. Я мечтаю найти фото (не было мыльниц или телефонов): где-то в центре висели кабаковские лопаты, на зелёном фоне, а внизу, прямо под ними, стоял мой складень. Я с таким, конечно, обалдением смотрела на эти лопаты: вот, искусство поменялось. Потом у меня были серии работ, близкие, исходящие из этой живописи. А потом, уже гораздо позже, уже большие, персональные, концептуально построенные, очень личные, по-другому осмысленные проекты, это был по-моему 2003 год и дальше поехало. Какое-то безумное количество выставок получается. Персональных, можно было и больше делать, но времена тоже менялись и в какой-то момент было тяжело брать все нагрузки логистики на себя одну.
КНИГА, ЖИВОПИСЬ И КЕРАМИКА
Уже в 17 лет я уже понимала, что какие-то мои работы не входят в учебный процесс: в 88-м году уже пошли самостоятельные живописные работы. Потом я начала делать книгу и поняла, что из книги мне больше всего нравится книга художника. Это стало частью моего диплома, я ее туда подсунула. С Тимуром Новиковым мы сделали книгу-объект, потом с Сергеем Бугаевым-Африкой. Под влиянием Михаила Аникста я стала понимать, что мне очень нравится супрематическая типографика. Мне в жизни повезло с ним пересечься; мы с моим мужем, Пьером Кристианом Броше, пытались собирать оригиналы супрематической книги, но со временем она стала безумно дорогой и пошли фальшаки. Затем увлекалась и Лисицким, и Родченко, но, делая книгу художника, поняла, что все равно это превращается в объект и создание объекта искусства, а делать книгу-объект или объект-искусство меня больше интересует, чем работать исключительно в издательстве, занимаясь типографикой и издательской рутиной.
Аннушка Броше | из серии «В рамках тела» | 2001-2005
Я делала достаточно много живописи и графики, практически параллельно с книгой, пока училась в Полиграфическом и потом. У меня есть большая графическая серия самого начала 2000-х. Папка, которая, как я думала, погибла при пожаре, чудом отыскалась при переезде. Серия называется «В рамках тела» или, как мой друг шутил, «подмышки», мы с друзьями собирались, нанимали модель и много рисовали обнаженки. Сам рисунок тела акварельный прозрачный, почти невидимый, а вот в замкнутых пространствах, образуемых телом, пейзажи мечты, взгляд в даль. Это идет еще с XIX века: художники использовали такие рамочки, часто в пропорциях холста или позднее кадра фотопленки, для выхода на натуру. Рама существует чтобы украсить картину, сконцентрировать изображение, а здесь рамка определяет изображение. И эта серия тоже как будто про человека, обнаженную модель, но на самом деле про то, как человек взаимодействует с пространством, и на листе извилистым внешним контуром, который тоже может быть красотой и создавать новые миры. Я все время сейчас рисую наброски обнаженки, это как драйв рисования, для поддержания руки и головы в рисовальной форме, как гаммы для музыканта, но это другая история.
Аннушка Броше | из серии «В рамках тела» | 2001-2005
Самая первая, концептуально сложившаяся, моя работа в керамике — это такие маленькие тарелочки и на них руки, которые как бы выбирают кадр картины, но на самом деле они его и создают. То есть это замкнутое пространство, которое определяется и отчасти создается этой рамкой, это из школы Фаворского, как «рисование дырками», а здесь еще такой проход, в другое измерение, в другое пространство, в какой-то другой мир, в мир мечты этого персонажа. И в серии «В рамках тела», но в ней они уже составлялись не ручками, а вот этими самыми подмышками, то есть где-то рука, где-то бедро. У тебя есть замкнутое пространство, и через него есть проход в другое измерение, в другое пространство. На тарелках были только руки, это была одна из первых керамических серий выставочных, осмысленных, самостоятельных проектов.
Аннушка Броше | из серии «В рамках тела» | 2001-2005 | Фото Андрей Безукладников
В керамику я пришла как график, рисуя на новом для себя материале — на тарелках, сначала обнаженку, затем серию с ручками. Подруга привезла из Америки подглазурные карандаши, которые специально для керамики, выдерживают высокую температуру, обжиг. В керамической росписи тоже свои нюансы — удары кистью, прочие приемы, а тут ты свободно рисуешь, как ты умеешь, как хочешь, но только на керамике. Довольно быстро я поняла, что наконец я смогу сделать работу «Сны Веры Павловны», по моему любимому роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?».
В Худ. школе более расслабленно смотрели на программу, и так получилось, что литературу у нас вела аспирантка, которая похоже писала работу по «Что делать?». Мы полгода изучали этот обычно нелюбимый школьниками роман и страшно втянулись. Столько важного про женский путь, про самоопределение женщины в семье, в профессии, в обществе, об этом с нашей стопроцентно девичьей группой никто до этого не говорил. Я пробовала делать графику, коллажи, но это было не то, а тут с керамикой, а именно с посудой все сложилось. Из личного про Веру Павловну конкретно только про ее любовь к чаю со сливками, постоянное чаепитие, а главное ее сны.
Аннушка Броше | Сны Веры Павловны | 2009
Инсталляция из 4-х чайных столов, как из четырех программных снов Веры Павловны. Сон — единственная абсолютно свободная территория человека, ею пока никто не управляет. Было ясно, что про Веру Павловну надо делать именно на тиражной массовой посуде. Почти три года я рисовала, эти 200 кг керамики, сначала на рисуя на белой утельной массовой посуде Конаковского фаянса ЗИК, потом когда завод загнулся, я перешла на «Дымов керамика». Но почти доделав, я поняла, что не хватает еще формы, и я ее стала лепить, отливать, сырую посуду перелепливать… и так тихо я вышла в скульптуру.
В связи с выставкой «Пандора. Распаковка», мы писали биографию, и я подсчитала, что если учитывать наброски обнаженки на тарелках в Конаково, которые перешли в Веру Павловну, то по сути я уже 19 лет в керамике. Пошли керамические проекты, я стала первым русским призером на корейской биеннале, на которую попала, в общем-то, случайно. Друзья мне сказали: вот, отправь, попробуй. И я прохожу, хотя туда вообще никто из русских почти не проходил, да еще стала первым призером. Живописные проекты тоже были большие, но последние годы всё больше и больше интересно работать в керамике: ты двигаешься куда ведёт.
Аннушка Броше | Сны Веры Павловны | 2009
ЛИКИ ЖЕНЩИНЫ-ХУДОЖНИЦЫ
У женщин есть несколько архетипов: Афродита, Артемида, Деметра и т. д. Если брать меня, с моим культурным и социальным бэкграундом, то мне как художнице, жене, матери семейства принадлежит сразу несколько архетипов, в этом есть и сила, и уязвимость. Для феминистки я как бы не та, потому что я замужем, у меня муж, дети, у меня есть дом, быт, я люблю наряжаться, я делаю иногда макияж, я от обычного женского не отказываюсь, не борюсь с этим, не уничтожаю — но с другой стороны, за это все, за эту социальную роль, приходится бесконечно объяснять, что твоя основная деятельность не только быть приятной и красивой для мужа, но и быть создателем чего-либо. Поэтому наверно в моём поколении совсем мало таких женщин, да и художниц. Сейчас ситуация поменялась, много состоявшихся женщин-художниц. Раньше Фэшн, ДПИ, что-то прикладное — девушкам, а станковое, то есть настоящее искусство — это мужчинам. Настоящие произведения — для мужчин, а для женщин так — украшательство. И вот ты находишься в бесконечном стремлении и себе доказать, и всем доказать, что ты тоже можешь быть художником. Это и стимул, это и трудность.
Аннушка Броше | из серии «My Body is a Cage» | 2022-2024
Что такое быть женщиной-художницей? Женщина может просто что-то делать, и она не так амбициозна, как мужчина. Она может существовать без амбиции художника-творца, делать что-то просто так для красоты. Вообще для меня художник — это прийти в мир с чем-то хорошим, как-то его украсить, остаться благодатной песчинкой, как «да всякое дыхание славит господа», просто так, мир и мироздание. Такая простодушная созидательная функция, скорее более женская. Но женщина-художница может еще и родить ребенка, а не только может «родить произведение». Правда, много женщин-художниц на деторождение и подрывается: как только начинается замужество и дети, весь приоритет уходит на семью. Мне было это выдержать очень сложно — много сил надо, чтобы делать и то, и другое. Что любопытно, в художественных вузах, школах, училищах, всегда больше учились девочки, а на выходе художниками были в основном мальчики. Сейчас чуть-чуть это выравнивается.
Аннушка Броше | из серии «My Body is a Cage» | 2022-2024
Конечно, художница может абстрагироваться от гендерного вопроса, исключить женскую роль. Но мне было интересно, я более-менее все время непреодолимо двигаюсь вперед, хотя мне и сказали в какой-то момент мои же коллеги мужчины: твоё место там, в доме, на кухне, в семье, зачем тебе искусство, тебя и так все ок, красивая, замужем и тп. И выгнали, забрали мастерскую, в которой я только обустроилась, что-то отремонтировала. Кстати, эти мужчины сейчас больше не художники, то ли искусство на молодежном драйве прошло, то ли социальная жизнь усложнилась и времена поменялись. Вот, был такой подход — женщина, которая считает себя женщиной, не отрицает себя, не может быть художницей, а если она как бы «неудачная» женщина, то может и художником быть. А я хочу быть женщиной со всеми элементами гендера и быть художником, хочу сама выбирать место, где я. Я хочу показать, что есть не только мужская позиция «женщина рожает и все», а что есть другая: мы можем родить и человека, и искусство, и что-то важное в жизни. Мужчины завидуют нам, ведь мы можем родить, и боятся конкуренции в сфере искусства, а главное в жизни. Музеи тоже боятся феминистского контекста, дискурса, не то что критического, но какого-то обсуждающего, анализирующего что-то, покушающегося на мужскую власть.
Аннушка Броше | из серии «My Body is a Cage» | 2022-2024
В СТИЛЕ КРАСОТЫ
Красота — это как в искусстве, вам говорят, что это искусство, а это профанация, что даже если есть формальные атрибуты, признаки — рамка, холст, картина, там живопись масло, написано все гладко, но не факт, что это произведение искусства. Также же с красотой есть простой пример. Есть девушки, все у них формально идеально, разглажено, натянуто, покрашено, тюнинговано под какой-то стандарт, но получается страшно, это не то чтобы красиво, даже может пугать.
Аннушка Броше | из серии «Extase-Ekstasy» | 2008-2016
Про красоту как раз первые большие персональные проекты, довольно старые, с 2005 года, которые были на выставке «Пандора распаковка» на втором этаже в ММОМА: «Верить в красоту», «Ecstasy — Экстазы» или «За зеркалом» и «Про/свет» на первом этаже. Пост медийная живопись, сочетание маркетинга и культуры, социальное давление, что женщина обязана быть красивой, и под это ей продают массу всего для того, чтобы быть красивой всегда, вечно молодой. Что это даже не только цель жизни, а больше — способ достижения счастья. И это такая гонка, в которой все равно все проиграют. Но если рассуждать про сделанную красоту то, что бы ты ни предпринял, макияж в конце дня смоется, морщины все равно появятся. Это может быть концом всего для этого персонажа.
Аннушка Броше | из серии «Extase-Ekstasy» | 2008-2016
Я придумала, что сделать нарезку из рекламных кампаний, женского потребления, которые с таким невероятным пафосом, восторгом, призывают к счастью, к вечной молодости и блаженству, то получается какая-то новая евангелистская-синтоистская церковь, «Верить в красоту» это долго был слоган «Л’ореаль». Такие новые христианские морали, это как бы тоже про путь к счастью, к совершенству. Но это все про поверхность, и каждому в своем культурном понимании есть представление, что с этой поверхностью должно быть и как это должно быть. Интересно, что это тоже может быть происходит и с искусством, что есть профанация и симулирование создания чего-то вроде искусства. Однажды, я услышала от довольно традиционного художника: «если хотите, я могу вам сделать в стиле современного искусства». А кто-то может и сделать человека, внешность, в «стиле красоты».
О СОВРЕМЕННОМ ИСКУССТВЕ
Современное искусство — это какой-то очень краткий путь к определению чего-то очень важного, индексация, как заметить, как выявить, обратить внимание на главные смыслы, — что есть жизнь, и для чего человек пришёл, что он может сделать. Форма и содержание находятся в сложных отношениях. Часто художники, которые очень хорошо пишут тексты, хорошо формулируют, не так хорошо это изображают, но больше наоборот, то что сделал художник, из своего сознания и подсознания плюс его мануальные практики, рождают нечто большое, новое определение современного мира, или даже взгляд в будущее, больше чем любой философский текст, а художник не может четко объяснить на словах. Вообще путь от подсознания, из мозга к рукам художника, к мелкой моторике до сих пор не расшифрован. Виртуозно нарисовать какую-то драпировку или человеческий глаз тебя могут натренировать, но это может быть и ловушкой, тупик, потому что после многих лет труда этого оказывается недостаточно, просто за идеальным исполнением не спрятаться от вопроса смысла жизни и творчества. Но в то же время, что Казимир Малевич, например, сначала сделал, потом придумал и развернул теорию, под свое озарение, которое могло быть и делом случая. Если бы он сначала придумал, потом сделал, не факт, что это так мощно съиндексировало своё время и будущее время. А это как раз руками художника было сделано.
Аннушка Броше | инсталляция «Сети. Как подключить мозги» | 2019-2020
Выставка — это такое странное мероприятие, если задуматься. Очень сложное мероприятие, учитывая еще всю логистику, количество стен, освещение, финансирование всего. Если выставка в идеализированном представлении, то это какой-то отбор с художником, с куратором, что они сделают какое-то высказывание. Может быть, в будущем, там можно будет создавать виртуальные выставки и это не будет так тяжело. В идеале — это сформулированное высказывание.
ПАНДОРА. РАСПАКОВКА
На выставке с ММОМА у нас как-то срослось: молодой куратор Виктория Васильева, Ольга Львовна Свиблова меня ругала: она в тебя слишком влюбилась, она слишком тебя слушалась — зато я смогла сделать свое высказывание, а не превратиться в инструмент в руках куратора. Выставка была как раз про Пандору, про женщину, про женщину художницу, про искусство вообще. На этой выставке все структурировано этапами так, что в какой момент я начинала делать, почему и какое это имело для меня значение, то есть не в строгой хронологии, а по смыслам. Поэтому начинается выставка с инсталляции «Снов Веры Павловны», по первому русскому феминистскому роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?» о новой роли и судьбе женщины; и о взгляде вдаль, в мечту, в окошке сложенных рук — «В рамках тела» и о красоте внешней и внутренней «Про Свет».
Аннушка Броше | из серии «Про Свет» | 2008-2013
Дальше по выставке у меня идет про женскую поверхность тела, — красные губы, истекающие губы, нестойкость макияжа, что это тонкий слой, что это поверхность очень ускользающая, смывающаяся, но очень символичная, что красные губы, это как главный символ, это как новое распятие, новой «церкви», нового культа. Дальше — совсем новый проект, «My body is a cage»* Peter Gabriel, белая матовая керамика, про тело, про телесность, про её границы, про свободу в несвободе, про осознание своей экзистенциальности, про то, что женщина очень сильно связана с телом, но в тоже время женщина — это не просто тело-сосуд. Там всё состоит из белых антропоморфных сосудов, ваз, кувшинов, перетянутых деформируемых веревками как японское шибари. Потом идёт зал, который называется «Мастерская Гефеста» и это про создание им первой женщины, Пандора, и что она, в общем, тоже полный аналог Евы, была первая живая женщина, созданная чтоб наказать мужчин.
Аннушка Броше | из серии «Амнезия» | 2014-2023
Далее уже на втором этаже в ММОМА идет проект «Амнезия», о судьбе гигантского завода и промысла «Кузнецовского фаянса» Конаково ЗИК, и появляется разбитая керамика, советская керамическая мелкая пластика. Это тоже метафора и хрупкости жизни, и красоты жизни. «Амнезия» про то, что человечество всё разрушает, а женщина-художница всё это собирает. Такие мелкие осколки обожженной керамической скульптуры, их перемалывают в муку для уплотнения сырой глины шамота, это полный мусор, прах. Я его хочу собрать и вернуть в раздел красоты, искусства, жизни, а не страшного мусора для умирания. Так рядом проект «Кобальт» — о том, что такое красота в искусстве керамики. Археологи определяют культуру по оставшимся черепкам. Ничего нет, органики нет, часто и металла, ткани и т. п., ничего в раскопках не сохранилось, а черепки керамики остаются. Остается кобальт, один из древнейших и первых цветов в керамике, он как из синего пространства, в который погружен земной шар. Это и протоцвет, и первый цвет керамики.
Аннушка Броше | из серии «Амнезия» | 2014-2023
Последний зал — работа «Year 2338», храм Пандоры, храм Крышечки, где все реди-мейд керамики, фаянсовые майоликовые знаменитые кузнецовские крышечки XIX века или самое начало XX века. Я нашла этот удивительный реди-мейд керамики на заброшенной, когда-то знаменитой, фабрике Кузнецовский фаянс, там были горы красивейших майолик крышек, и не одного парного с ними сосуда. Что такое крышка, без второй части культурного и практического кода? Крышка — то, что закрывает, как закрытие каких-то понятий. В проекте что-то, закрывающее, это крышка Пандоры. Ведь в изначальном мифе Пандора открыла не ящик, она открыла кувшин, который в поздних переводах превратился в более понятный ящик, а на самом деле это пифос, кувшин с крышкой. Так получился первый и единственный в мире храм Пандоры, храм Крышечки, там их очень много, этих крышек. И если они наконец всё закрывают, и все в мире вернётся на правильное место? Или наоборот, каждую надо приоткрыть — нет прямого рецепта, ответа, но есть индексация, указание, выявление, это и есть задача художника. Еще есть женская функция — это собрать, сохранить. Обвинили женщину когда-то в том, что она открыла все, выпустила. А на самом деле она скорее все собирает, чтобы восстанавливать, у неё не разрушительная функция, а созидательная.
Аннушка Броше | инсталляция «Year 2338» | 2017-2024
Материал подготовили Лиза Мовчан и Роман Миронов
