Хотя христианство приходит на Русь «сверху» — по решению власти, и даже массовое омовение в водах Днепра обычно представляется как акт принуждения к новой вере, христианские ценности начинают распространяться по стране с большой скоростью.
Наиболее вероятная дата крещения Руси — 988 год — лишь условно отмечает начало новой эпохи. В христианство правители и их окружение обращались и раньше. Например, не только из отечественных, но и из византийских источников известно, что княгиня Ольга была крещена во время своего визита в Константинополь и что с того времени в ее свите появился священник именем Григорий. С другой стороны, языческие верования, особенно в крестьянской среде, еще долго не сдавали свои позиции. Однако важно, что хотя христианство приходит на Русь «сверху» — по решению власти, и даже массовое омовение в водах Днепра обычно представляется как акт принуждения к новой вере, христианские ценности начинают распространяться по стране с большой скоростью. Нет свидетельств, что в Древней Руси была известна максима Тертуллиана «душа по природе христианка», но работа по христианизации собственных душ в домонгольской Руси велась интенсивно.
Дмитрий Солунский, Икона к. XII — нач. XIII века. Ангел Златые Власы. 30–90-е годы XII века
Характерно, что первыми по времени канонизации русскими святыми стали Борис и Глеб (в крещении Роман и Давид), сыновья Владимира Крестителя. Уисториков есть несколько версий относительно того, кто на самом деле и по какой причине убил братьев, но важна именно та версия, что утвердилась в Повести временных лет и вжитийной литературе. Согласно ей, Святополк («Святополк окаянный») решил убить младших братьев как вероятных претендентов на киевский стол. Возвращавшийся из похода на печенегов Борис узнал о коварных планах, однако отказался от борьбы за жизнь и за отцовский трон. В летописи сказано: «Господи Иисусе Христе, иже сим образом явися на земли, спасения ради нашего изволив своею волею пригвоздити на кресте руце свои и приим страсть грех ради наших, тако имене сподоби прияти страсть, се же не от противных приимаю, но от брата своего, и не сотвори ему Господи в сем греха».
Разумеется, воин-язычник поступил бы иначе и предпочел если и погибнуть, то в бою, с мечом в руках, а не покорно лежа в шатре в ожидании смерти — помолившись и распевая псалмы. Несколько позже с тем же смирением встретил кончину и младший брат Глеб. В понимании христиан это был новый, особенный подвиг — истинного смирения, нежелания противиться воле старшего брата, хотя бы и взявшего на себя (что всячески подчеркивалось в текстах) Каинов грех. Примерно через столетие, согласно распространенной версии, именно на Руси ввели два великих православных праздника, один из которых — Покров Пресвятой Богородицы. Он посвящен видению св. Андрея, Христа ради юродивого, описанному в его житии. Богородица, сопровождаемая Иоанном Предтечей и Иоанном Богословом, не касаясь земли, явилась из царских врат Влахернского храма, находившегося близ императорского дворца в Константинополе, и, сняв с себя сияющий омофор, некоторое время держала его над молящимися.
Мозаика с изображением Дмитрия Солунского (святого воина). 1108–1113 гг. (фрагмент)
Свидетелем тому, помимо самого св. Андрея, стал и его ученик Епифаний. Есть разные суждения относительно того, кем и где именно был установлен праздник, но наиболее популярное из них, поддерживаемое Русской Православной Церковью, гласит, что это сделал Андрей Боголюбский, первый князь, отказавшийся от борьбы за «старший» киевский престол и начавший строить собственное независимое христианское государство — Владимиро-Суздальское княжество (он даже пытался учредить во Владимире кафедру митрополита, однако этот замысел осуществился позже и ненадолго: когда уже возвышалась Москва). Установление праздника Покрова означало, что омофор Пресвятой Богородицы простирался отныне и над подданными боголюбивого князя, защищая от всяческих невзгод, в том числе от атак иноземных ратей.
С именем Андрея Боголюбского связано еще одно чрезвычайно важное для русского православия и для формирования личности русского человека событие. Окончив княжение в Вышгороде, князь увез оттуда чудесную византийскую икону. Образ Матери, полной любви, но отдающей Сына на крестные муки во имя искупления первородного греха — самый трогательный в новозаветной истории, самый человечный и самый лирический. Греческому мастеру (согласно преданию, самому евангелисту Луке) удалось выразить непередаваемую словами суть христианского учения, его человеколюбие. Князь поначалу поместил икону в своей резиденции в Боголюбове, а затем перенес в Успенский собор столицы княжества — города Владимира-на-Клязьме. С тех пор икона именуется Владимирской.
Спас Нерукотворный. Вторая половина XII века (фрагмент)
Новое государство, выкристаллизовавшееся под властью Рюриковичей из восточнославянских и финно-угорских племен, с самого начала не нуждалось в «прорубании окон» — ни в Европу, ни в Азию. Уже в момент зарождения Русь оказалась включенной во множество отношений: межгосударственных, межэтнических и межрелигиозных. Пример тому — знаменитая история с выбором веры из Повести временных лет, рассказывающая о визитах к Владимиру Святославовичу миссионеров разных народов и разных конфессий.
Первыми, согласно летописи, явились посланцы из Волжской Булгарии: они рассказали об учении Бохъмита (Мухаммада). Князь, «любя жены и блуженье многое», едва не соблазнился обещанием получить после смерти красу семидесяти чаровниц, однако требование «обрезанья удовъ», «неяденья мясъ свиныхъ», а также то соображение, что «Руси есть веселье питье» и, следовательно, обойтись без алкоголя, как требует Коран, никак нельзя, отказался от идеи принять Ислам. Следующими, кто попытался обратить русских своей верой, стали «немцы» — посланцы римского папы — они предложили свой вариант христианства. С их стороны это была уже вторая попытка обращения. Еще княгиня Ольга, приняв крещение в Константинополе, но не преуспев там политически, обратилась к Оттону I — основателю Священной Римской империи — с просьбой прислать епископа и священников. Было отряжено посольство, однако дипломатическая миссия закончилась провалом, дошло до того, что не всем делегатам удалось вернуться домой живыми.
Вероятно, помня о том событии, Владимир решил и в этот раз отказаться от латинской версии. Впрочем, и в самом Киеве тогда была достаточно крупная иудейская община. Ученым известно письмо на иврите, большинством историков датируемое X веком, в котором киевские евреи просят, по-видимому, Каирских (или в том числе Каирских), помочь собрать деньги некоему Яакову бен Ханукки, оказавшемуся в неволе за долги погибшего брата. Как мы знаем, иудеи также не преуспели в своем миссионерском предприятии. В итоге выбор Владимира Святославовича пал на православие. Однако, быть может, способствовал этому не только восторг посланцев князя от красоты и величественности службы в византийском храме («Не свемы, на небе ли есмы были, ли на земли»), но и соображения иного рода, открывающее куда более дальние горизонты. Речь, по существу, идет о программе, вполне ясно изложенной в упомянутом выше «Слове о законе и благодати», считающимся первым произведением древнерусской литературы как таковой.
Собор Св. Софии в Киеве. Реконструкция
Схема росписей в Соборе Св. Софии в Киеве. XI век
Его автор — пресвитер Иларион, «муж благъ, и книженъ, и постникъ», как сказано о нем в «Повести временных лет» — был позже поставлен Ярославом Мудрым митрополитом, главой Русской Церкви. В этом пространном тексте в изложение основ христианской веры и в ход Священной Истории искусно вплетены события, касающиеся «земли Руськѣ», в свою очередь достаточно точно повторяющие хрестоматийные библейские сюжеты. Владимир, например, крестит Русь, как когда-то святые апостолы крестили иные земли. С другой стороны, он же подобен царю Давиду, поскольку у него тоже есть сын, построивший Храм. Соломон это сделал в Иерусалиме, а Ярослав, возведя Софийский собор — в Киеве. И самое главное. По мысли Илариона Владимир есть новый Константин.
Моление Анны. Собор Св. Софии в Киеве. 1046-1065
Как император когда-то с матерью своей Еленой принес из Иерусалима на берега Босфора Крест Господень, и «по всему миру своему его раславъша, веру утвердиста», так и князь киевский, следуя за бабкой своей Ольгой, теперь уже из Нового Иерусалима — града Константинова — принес на Русь христианство.
Таким образом, происходящее на Руси объявлялась частью всемирного исторического процесса — с подразумеванием лидерских позиций. Когда-то стараниями Константина и Елены Константинополь стал не только Вторым Римом, но и Новым Иерусалимом. Теперь же «эстафету» исходящей от Святой Земли сакральной силы от Царьграда перенимает Киев, воспроизводя его знаковые постройки — Золотые Ворота (для большей радости новообращенных христиан их дополнили надвратной церковью Благовещения) и собор святой Софии, то есть храм того же посвящения, что и главная церковь восточного христианства.
Музыкант. Фрагмент фрески в Соборе Св. Софии в Киеве. 1120–1125 гг.
Немного позже на Руси появятся еще два Софийских собора — в Великом Новгороде и Полоцке.
Ну а в следующем, XII веке Андрей Боголюбский начнет строительство «Нового Киева» — во Владимире-на-Клязьме. Там тоже появятся Золотые Ворота, но вместо Софийского собора главным станет Успенский: князь Андрей как бы сделает обратный шаг по хронологии, воспроизводя город не Ярослава, но Владимира, построившего первую в русской архитектуре каменную церковь — тоже Успенскую (по способу финансирования она прозвана Десятинной, так как строилась на десятую часть от доходов Владимира Крестителя).
Софийский собор в Великом Новгороде. XII век
Успенский собор во Владимире. 1158–1189 гг.
Дмитриевский собор во Владимире. 1194–1197 гг.
Рельефы Дмитриевского собора
Детали рельефа Дмитриевского собора
Блестящие рубиновой эмалью подвески, золотая пластина с изображением волка и тигра, бронзовые фибулы с прихотливым геометрическим орнаментом, украшенные узорами кувшины и многие другие предметы, которые археологи находят в городищах и древних захоронениях, дают нам представление о жизни славянских племен, об их верованиях и типе художественного мышления. Однако они не дают нам целостного понимания того, какой была картина мира наших предков — дошедшие до нас обрывочные тексты и артефакты создают лишь мозаичный образ культуры, испытавшей влияние множества соседей. Князь Владимир попытался упорядочить жизнь растущего и набирающего силу государства, утвердив в 980 году единый славянский пантеон языческих богов во главе с Перуном, но это дало лишь временный эффект.
Основой русской культуры как парадигмы стало христианство. После крещения Руси князья начинают выстраивать новый культурный миропорядок: из Византии приезжают зодчие, живописцы, резчики по камню, ремесленники, которые вскоре обучат русских мастеров, привозятся книги, которые будут переведены с греческого на русский, приходит представление о Боге и мудро (софийно) организованной им Вселенной.
В эстетическом плане происходит головокружительный разворот, который был выражен не только в формах нового религиозного искусства, но и в характере тех отношений, которые выстраивались между зрителем (молящимся) и образом: переход от идола к иконе. Как показывает Ж.-Л. Марион, идол является зримым воплощением бога, с которым можно производить те или иные манипуляции, приносить жертву или наносить оскорбление, разрыв между человеческим и божественным мирами почти сводится на нет, а икона, напротив, оберегает эту дистанцию: «будучи зримостью незримого — зримостью, в которой незримое дает себя узреть как таковое, — икона утверждает и то и другое» [1]. Идол представляет нам божество, как бы стоящее перед нами, а в случае с иконой эти отношения разворачиваются: я стою перед иконой, обращенный к ней, надеясь постичь самого себя, отразившись во взгляде непостижимого Бога. Этим объясняется и построение иконы с помощью обратной перспективы, и отказ от визуального правдоподобия образов [2].
Церковь Покрова на Нерли. Сер. XII в.
Как и в средневековой Европе, точкой сосредоточения художественного поиска Киевской Руси становится архитектурный образ — храм, ведь «с него и в нем начиналось дело воцерковления подвластного князю народа, и с него же начиналось планомерное городское строительство» [3].
А монументальная живопись, покрывавшая стены и своды храма, как и в византийских церквях, зримо представляла верующим христианский космос: «Поднимаясь на хоры Софийского собора, киевский князь попадал в мир, осиянный божественной благодатью, и, одновременно, в пространство истории. Здесь он осознавал себя наследником и продолжателем великой культурной традиции, уходящей корнями в мир римских императоров, библейских царей и легендарных героев восточных и европейских эпических сказаний» [4]. И эти образы, разумеется, были обращены не только к князьям и их приближенным, но и к народу. На сияющих золотом мозаиках киевской Софии и более сдержанных, «монашеских» фресках новгородской Софии — ангелы, пророки и святые изображены в полный рост, их фигуры развернуты к зрителю, прописаны ясно и материально убедительно, каждый из библейских персонажей словно встает рядом с нами и вместе с тем является столпом в храме Истины.
Устюжское Благовещение. Ок. 1120–1130 гг.
Икона же создается для близкого эмоционального контакта, личного молитвенного «собеседования». Здесь живописное начало зачастую уступает линии, что особенно заметно по тому, как изысканно «каллиграфично» новгородский мастер пишет лик Христа (Спас Нерукотворный, вт. пол. XII в.) или ангела, чьи волосы сияют золотыми линиями-ассистами. Строгий и лаконичный рисунок сочетается с мягко поблескивающими в полутьме храма красками — так икона становится теплым, обращенным к человеку воплощением возвышенной, абстрактной истины. К примеру, «Устюжское Благовещение» передает момент, когда Богоматерь почувствовала Сына в своем чреве, но мы не сразу понимаем это, ведь фигура младенца написана тем же киноварным тоном, что и плат Богородицы, его образ как бы спрятан от профанного взгляда и открывается только внимательному, сосредоточенному восприятию. Неторопливое созерцание открывает и другой интересный момент: нитка пряжи в руках Богоматери дана здесь и как бытовая деталь и как символ, она словно струйка крови в иконографии распятия.
Момент рождения и смерти Спасителя на кресте осознаются как одно целое и нами, и Марией, смотрящей на нас с этой монументальной иконы.
То же чувство сообщает зрителю Владимирская икона Богоматери.
Владимирская икона Божьей матери. XII век
Радость материнства, бесконечная нежность и глубокая печаль — соединяются в образе Богоматери на знаменитой Владимирской иконе. Эта работа константинопольского мастера в XII веке была привезена на Русь из Византии, но в сознании верующих была и остается «своей», чудотворной иконой-заступницей. Утонченная элегантность письма и аристократичность «греческого» облика отличают ее от тех, что писались в то время на Руси, однако взгляд Богоматери, полный смирения перед грядущим страданием и любви к несовершенному земному миру, исполненный скорби и понимания, — именно он роднит Владимирскую икону с сотнями образов Богородицы, написанных русскими мастерами, для которых язык византийской иконописи стал родным.
Текст настоящей лекции приводится по материалам книги Россия: человек и образ мира. Наука, искусство, культура.
Марион Ж.-Л. Идол и дистанция / пер. с фр. Г. Вдовиной // Символ. № 56 (2009). М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2009. С. 23.
Успенский Б. Семиотика искусства. М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. С. 250-251.
Лифшиц Л. Русское искусство X–XVII веков. Т. 1. С. 25.
Там же. С. 34.
